Карачаево-балкарский форум

чарлз буковски.
если уж не самый любимый писатель, то по крайней мере в топ-10 (моей)

великий (не побоюсь этого советского штампа) американский писатель.
просто настолько все четко, каждое слово в тему.
ничего лишнего.
все так как должно быть в книге. в писателе.
блин...просто нет слов что я испытал когда прочел его книги...

и когда в очередной раз перечитывая одну из его книг, мне вдруг захочется посмотреть на фото буковски, и я заложив палец что бы не потерять страницу, смотрю на его действительно некрасивое лицо на обложке, то просто хочется посидеть с этим человеком, пускай даже в том же самом пропитом зассаном американском баре.
все именно так,как говорил холден: это как раз тот случай, когда хочется позвонить этому человеку...
мир его праху

САМАЯ КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА В ГОРОДЕ.
Из пятерых сестер Кэсс была самой молодой и самой красивой. Кэсс была самой красивой девушкой в городе. Наполовину индианка с удивительно гибким телом, жарким телом змеи и глазами ему под стать. Кэсс была жидким текучим пламенем. Она походила на при¬зрак, втиснутый в тело, которое не могло его удержать. Подобно те¬лу, растекались и кружились ее длинные, черные, шелковистые во¬лосы. Настроение у нее бывало либо крайне приподнятое, либо крайне подавленное. Промежуточных состояний для Кэсс не суще¬ствовало. Кое-кто утверждал, что она сумасшедшая. Это утверждали тупицы. Тупицам не дано было понять Кэсс. Мужчины видели в ней исключительно секс-машину, и им было наплевать, сумасшедшая она или нет. А Кэсс танцевала, флиртовала и целовалась с мужчина¬ми, но, за исключением одного-двух случаев, когда дело доходило до постели, Кэсс всякий раз ускользала, не давалась мужчинам в ру¬ки.
Сестры обвиняли ее в злоупотреблении красотой, в неумении думать, но Кэсс обладала и разумом, и душой; она рисовала, танцевала, пела, лепила из глины, а когда у людей болели тело или душа, Кэсс глубоко им сочувствовала. Просто она обладала особым умом; ум у нее не был практичным. Сестры ревновали, потому что она пленяла их мужчин, и злились, потому что считали, будто она не лучшим образом этих мужчин использует. Она имела обыкновение по-доброму относиться к некрасивым; так называемые красивые
мужчины были ей противны: «Ни стойкости духа, — говорила она, — ни жизненной силы. Они полагаются лишь на свои безупречные маленькие ушные мочки да правильной формы ноздри... Сплошная наружность и никакого нутра...» Она обладала характером, от кото¬рого было недалеко до безумия; она обладала характером, который кое-кто называл безумием.
Ее отец спился и умер, а мать сбежала, бросив девочек. Девочки отправились к родственнику, который отдал их в монастырь. Жизнь в монастыре складывалась несчастливо — больше для Кэсс, нежели для сестер. Девочки завидовали Кэсс, и с большинством из них Кэсс приходилось драться. После самозащиты в двух таких драках левая рука ее была испещрена следами бритвенных порезов. Кроме того, на левой щеке у нее остался шрам, но красоту этот шрам не портил, а, казалось, только подчеркивал.
Познакомился я с ней в баре «Вест-Энд», через несколько дней после ее освобождения из монастыря. Как младшую из сестер ее вы¬пустили последней. Она попросту вошла и села рядом со мной. Я был, наверно, самым уродливым мужчиной в городе, что, возможно, свою роль и сыграло.
— Выпьешь? — спросил я.
— Конечно, почему бы и нет?
Не думаю, что в нашем разговоре в тот вечер было что-то не¬обычное, необычным было лишь настроение, которое создавала Кэсс. Просто она выбрала меня, только и всего. Никакого нажима. Выпивка ей понравилась, и пила она много. Совершеннолетней она не выглядела, но ей все равно наливали. Возможно, у нее было под¬дельное удостоверение личности, не знаю. Так или иначе, всякий раз, как она возвращалась из туалета и садилась рядом со мной, я ис¬пытывал некоторое чувство гордости. Она была не только самой красивой женщиной в городе, но и одной из самых красивых, каких я когда-либо видел. Я обнял ее за талию и разок поцеловал.
— По-твоему, я хорошенькая? — спросила она.
— Разумеется, но в тебе есть нечто иное... нечто большее, чем наружность...
— Меня постоянно обвиняют в том, что я хорошенькая.
— Хорошенькая — не то слово, едва ли им можно оценить тебя по достоинству.
Касс порылась в сумочке. Я подумал, что она ищет платок. Она вынула длинную шляпную булавку. Прежде чем я успел ее остано¬вить, она проткнула себе этой булавкой нос — насквозь, прямо над ноздрями. Я почувствовал ужас и отвращение.
Она посмотрела на меня и рассмеялась:
— Ну что, и теперь считаешь меня хорошенькой, приятель?
Я выдернул булавку и приложил к кровоточащим ранкам свой носовой платок. Несколько человек, в том числе и буфетчик, всё ви¬дели.
— Слушай, — сказал он Кэсс, — еще одна такая выходка, и ты на улице. Нам здесь твои концерты ни к чему.
— Да пошел ты к черту, — сказала она.
— Присмотри-ка за ней, — сказал мне буфетчик.
— Она больше не будет, — сказал я.
— Это мой нос, — сказала Кэсс, — со своим носом я могу де¬лать всё, что хочу.
— Нет, — сказал я, — мне это причиняет боль.
— Ты хочешь сказать, что тебе больно, когда я втыкаю себе в нос булавку?
— Да, больно. Я не шучу.
— Ну ладно, больше не буду. Не расстраивайся. Она поцелова¬ла меня, довольно широко улыбаясь при поцелуе и прижимая к носу платок. После закрытия мы поехали ко мне. У меня имелось немного пива, мы сели и разговорились. Тогда-то я и увидел в ней человека, преисполненного заботливости и доброты. Она выдала себя невзна¬чай, сама того не заметив. И все же при этом она то и дело вновь возвращалась к сумасбродству и непоследовательности. Шиза. Кра¬сивая, одухотворенная шиза. Что-нибудь — возможно, мужчина, — вполне могло бы ее погубить. Я надеялся, что это суждено сделать не мне.
Мы легли в постель, и когда я выключил свет, Кэсс спросила:
— Когда ты хочешь? Сейчас или утром?
— Утром, — сказал я и отвернулся.
Наутро я встал, сварил две чашки кофе и принес одну ей в по¬стель. Она рассмеялась.
— Я еще не встречала мужчин, которые отказываются по но¬чам.
— Всё нормально, — сказал я, — нам с тобой это вообще ни к чему.
— Нет, постой, мне как раз сейчас захотелось. Только слегка освежусь.
Кэсс удалилась в ванную. Вскоре она вышла и выглядела уже просто чудесно: сверкают длинные черные волосы, сверкают глаза и губы, вся так и сверкает... Свое тело она демонстрировала невоз¬мутимо, словно некую полезную вещь. Она залезла под одеяло.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Черт возьми, какое это имеет значение? — спросила она.
Я рассмеялся и продолжил.
Потом она оделась, я отвез ее об¬ратно в бар, но забыть ее оказалось нелегко. Я нигде не работал и потому проспал до двух часов дня, после чего встал и прочел газету. Когда я сидел в ванне, вошла она с листом бегонии.
— Я так и знала, что ты в ванне сидишь, — сказала она, — вот и принесла тебе кое-что. На, прикрой наготу.
Она бросила лист на меня, прямо в ванну.
— Откуда ты знала, что я в ванне?
— Знала, и всё.
Почти каждый день Кэсс приходила, когда я сидел в ванне. В разное время, но почти всегда безошибочно, и неизменно был лист бегонии. А потом мы занимались любовью.
Пару раз она звонила ночью, и мне приходилось вызволять ее под залог из тюрьмы — пьянка и драка.
— Вот сукины дети, — сказала она, — угостят парой-тройкой стаканчиков и думают, будто им дозволено лезть в трусы.
— Когда позволяешь угощать себя выпивкой, ты нарываешься на неприятности.
— Я думала, их интересую я, а не только мое тело.
— Меня и ты интересуешь, и твое тело. Хотя вряд ли боль¬шинство мужчин способны что-нибудь, кроме твоего тела, уви¬деть.
Я уехал из города, полгода болтался без дела, вернулся. Кэсс я не забывал ни на минуту, но мы с ней немного повздорили, к тому же мне так или иначе хотелось уехать, а возвратившись, я решил, что ее уже нет в городе, однако и получаса не просидел я в баре «Вест-Энд», как она вошла и села рядом со мной.
— Ну что, ублюдок, я вижу, ты вернулся.
Я заказал ей выпивку. Потом посмотрел на нее. На ней было за¬крытое платье. В таком я ее никогда не видел. А под глазами были воткнуты две булавки со стеклянными головками. Видны были только стеклянные булавочные головки, но булавки были загнаны прямо в лицо.
— Черт тебя подери, все еще пытаешься уничтожить свою кра¬соту, да?
— Нет, дурачок, просто пунктик такой.
— Ты сумасшедшая.
— Я по тебе скучала, — сказала она.
— У тебя есть кто-нибудь?
— Нет, никого. Только ты. Правда, я подрабатываю. Беру де¬сять долларов. Но тебе — бесплатно.
— Вынь булавки.
— Нет, это же пунктик.
— Меня он очень расстраивает.
— Правда?
— Конечно, правда, черт побери!
Кэсс медленно вытащила булавки и положила их в сумочку.
— Зачем ты кромсаешь свою красоту? — спросил я. — Почему бы тебе попросту с ней не смириться?
— Потому что все думают, будто ничего другого у меня нет. Красота — пустяк, красота исчезнет. Ты и сам не понимаешь, как те¬бе повезло, что ты некрасив, ведь если ты нравишься людям, ты зна¬ешь, что дело в чем-то другом.
— Ладно, — сказал я, — мне повезло.
— Я не хочу сказать, что ты некрасив. Просто люди считают тебя некрасивым. У тебя очаровательное лицо.
— Благодарю. Мы выпили еще.
— Чем занимаешься? — спросила она.
— Ничем. На ум ничто не приходит. Ничто не влечет.
— Меня тоже. Будь ты женщиной, мог бы заняться проституци¬ей.
— Не думаю, что мне захотелось бы вступать в столь тесную связь со столькими незнакомцами. Это утомительно.
— Ты прав, это утомительно, всё утомительно. Ушли мы вме¬сте. На улице люди всё так же пялились на Кэсс. Она все еще была красивой женщиной, быть может, красивее, чем когда-либо.
Мы приехали ко мне, я открыл бутылку вина, и мы разговори¬лись. Разговор нам с Кэсс всегда давался легко. Сначала говорила она, а я слушал, потом говорил я. Беседа просто-напросто текла, без напряжения. Казалось, мы совместно раскрываем секреты. Когда мы раскрывали хороший секрет, Кэсс смеялась — так, как умела только она. Смех ее был сродни наслаждению от огня. Во время того разго¬вора мы целовались и придвигались ближе друг к другу. Пото сильно распалились и решили лечь в постель. Тогда-то Кэсс и сняла свое закрытое платье, и я увидел его — безобразный неровный шрам у нее на шее. Вздутый и длинный.
— Ты что, чертова баба, — сказал я, — ты что натворила, черт тебя подери?
— Как-то ночью я попробовала сделать это разбитой бутылкой. А что, я тебе больше не нравлюсь? Я уже не такая красивая?
Я притянул ее к себе и поцеловал. Она отодвинулась и рассмея¬лась:
— Некоторые мужчины платят мне десятку, а потом я раздева¬юсь, и они уже ничего не хотят. Десятка остается у меня. Очень смешно.
— Да, — сказал я, — сейчас лопну со смеху... Кэсс, стерва, я же люблю тебя... перестань себя убивать. Ты же самая живая баба из всех, кого я встречал.
Мы снова поцеловались. Кэсс беззвучно плакала. Я чувствовал ее слезы. Ее длинные черные волосы сигналом смертельной опасно¬сти распушились у меня за спиной. Мы призвали на помощь любовь — неспешную, мрачную и чудесную.
Наутро Кэсс встала и принялась готовить завтрак. Казалось; она совершенно спокойна и счастлива. Она пела. Я лежал в постели и упивался ее счастьем. Наконец она подошла и встряхнула меня:
— Вставай, ублюдок! Брызни себе на лицо холодной водой и иди пировать!
В тот день я отвез ее на берег. День был будний, лето еще не настало, так что кругом царило великолепное запустение. На лужай¬ках, повыше пляжа, спали бродяги в лохмотьях. Некоторые сидели на каменных скамейках и делили на всех одну-единственную бутыл¬ку. Кружили чайки, старые дамы лет восьмидесяти сидели на ска¬мейках и обсуждали продажу недвижимости, оставшейся от мужей, давным-давно погибших в бессмысленной гонке на выживание. Не¬смотря на всё это, воздух был напоен покоем, мы погуляли, поваля¬лись на лужайке и почти всё время молчали. Нам просто хорошо бы¬ло вместе. Я купил пару бутербродов, напитки и чипсы, мы уселись на песок и поели. Потом я обнял Кэсс, и мы с ней часок поспали. Оказалось, это даже лучше, чем заниматься любовью. Мы вместе уплыли по течению, без малейшего чувства неловкости. Проснув¬шись, мы поехали обратно ко мне, и я приготовил обед. После обеда я предложил Кэсс пожить вместе. Она долго медлила с ответом, гля¬дя на меня, потом выговорила: «Нет». Я отвез ее обратно в бар, ку¬пил ей стаканчик и ушел. На другой день я устроился на фабрику упаковщиком и до конца недели ходил на работу. Я слишком уста¬вал, чтобы куда-то ездить, но в пятницу вечером все-таки выбрался в бар «Вест-Энд». Усевшись, я принялся ждать Кэсс. Прошло не¬сколько часов. Когда я уже основательно набрался, буфетчик сказал мне:
— Жаль твою подружку.
— А что случилось?
— Прости. Ты разве не знаешь?
— Нет.
— Самоубийство. Вчера похоронили.
— Похоронили? — переспросил я. Казалось, она в любую ми¬нуту может появиться в дверях. Как могло случиться, что ее больше нет?
— Сестры похоронили.
— Самоубийство? Может, расскажешь, каким образом?
— Горло себе перерезала.
— Понятно. Налей-ка еще.
Я пил до закрытия. Кэсс, самая красивая из пятерых сестер, са¬мая красивая в городе. Я ухитрился доехать до дома и всё время ду¬мал: мне следовало потребовать, чтобы она осталась у меня, а не мириться с тем «нет». Всё в ней говорило о том, что она могла со¬гласиться. Просто я был чересчур равнодушен, чересчур ленив и беспечен. Я заслуживаю смерти — и своей, и ее. Пес я, больше ни¬кто. Хотя нет, в чем собаки-то виноваты? Я встал, нашел бутылку вина и как следует к ней приложился. Кэсс, самая красивая девушка в городе, умерла двадцатилетней. На улице зазвучали автомобиль¬ные гудки. Очень громко и назойливо. Я поставил бутылку и заорал:
— ЗАТКНИТЕСЬ, ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ, СУКИНЫ ДЕТИ!
Неумолимо надвигалась ночь, и я ничего не мог с этим поде¬лать.
Чарльз Буковски

недано нашел на каком то форуме.
мне понравилось

Если долго смотреть в бездну, бездна посмотрит на тебя" Ф. Ницше

Вася сидел на обрыве и смотрел в Бездну.
- Глаза сотрешь. – сказала Бездна. – Ишь, выпучил зенки. Базедова болезнь прям.
- Разбаловали тебя. – вздохнул Вася. – Все в тебя смотрят – вот ты и выступаешь. Избыток внимания потому что.
- Прыгать, небось, собрался? – спросила Бездна.
- Делать мне нефиг больше. – ответил Вася. – Смотрю просто.
- А. И как тебе? – поинтересовалась Бездна.
- Прикольно. Дна не видно. Глубоко?
- Прилично. – кивнула Бездна. – Ты себе не представляешь.
- Безумие какое-то. – хмыкнул Вася, глядя в Бездну. – Кто такое придумал-то?
- Бурхан Шагджи Туби в незапамятные времена тут свалился. Локтем подавил. – объяснила Бездна.
- Кто-кто?
- Никто. Не обращай внимания. – отмахнулась Бездна. – Обыкновенные понты Природы. Великий Каньон, Водопад и Пропасть. Ну и по мелочам там.
- А там на внизу чего? – поинтересовался Вася.
- Таки прыгун. – вздохнула Бездна. – Не скажу. Там - Все.
- Что все? – не понял Вася.
- Все – это все. Это когда там – все что ты можешь себе представить. Полет. А внизу вода. Или стог сена. И восходящие потоки, что разбиться не дадут. А там дикий народ, который ждет Белого Бога, что упадет с Великой Стены. Все как обычно. Все раны перестают болеть и Она тысячу раз пожалеет, что была неласкова с тобой. Поймет как тебя не хватает, но будет поздно. И до всех этих ништяков тебе надо сделать всего один шаг. Один шаг и ты станцуешь танго с Бездной.
- С прыгунами танцуй. – отказался Вася. – У меня академический интерес просто.
- Я должна была попробовать. – сконфузилась Бездна. - Так положено.
- Нет чтоб правду сказать. – фыркнул Вася. – Взять и объяснить – что там.
- Ничего. Брякнешься – костей не соберешь. – захихикала Бездна. – Камни острые.
- Я так и думал. – сказал Вася.
- Я знаю. Потому и камни. Говорила же – все что ты можешь себе представить. – улыбнулась Василию Бездна.
- А то если бы я представил, что там два километра пудинга – там оказалось бы два километра пудинга. – хмыкнул Вася.
- Не исключено. – задумчиво сказала Бездна. – Не было пока такого. У тебя – может быть так и будет.
- Врешь! – злобно сказал Вася. – Тебе просто надо, чтоб я прыгнул. А там...
- Острые камни там опять. – продолжила Бездна. – Не стоит и пытаться. Домой иди. Иди себе домой, раздумывая - почему снизу вершина видна, а сверху дна не видно. Аккуратней иди. А то свалишься туда, где дно видно. Там уж точно никакого пудинга. Приятно было поболтать. Пока-пока.
- А что там может быть? Что? – закричал Вася.
- А что угодно! Может это - Портал. Прыгнул и ты в другом мире...
- На том свете. – ехидно поправил Вася.
- Можно и так. – согласилась Бездна. – Здесь ты – Вася. А там ты, может быть, Демиург. И твой мир из голубого озера и чистого берега вокруг него.
- Ага. А здесь меня ничего хорошего не ждет?.. – как-то нервно рассмеялся Вася. – Внушить человеку, что он неудачник и подтолкнуть его с обрыва. Старый, работающий прием.
- Я тебя держу? – взъелась Бездна – Иди себе как пришел.
- Ну если гиппотетически... Надо ж сперва придумать куда падать. – задумался Вася. – Ну, допустим, чтоб еда там была. Чтоб я летать, например, умел.
- Дурак. Ты ж Демиург, а не Бэтмэн. – засмеялась Бездна. – В прыжке и придумаешь. Тут лететь столько – можно двадцать миров придумать. Ну чего?
- Торопишься? – встал на ноги Вася и подошел к краю. – Уходить надо тебе?
- Не. Я тут всегда. – сказала Бездна. – Отсюда до самого дна.
Вася посмотрел вниз.
- Не подглядывай, проказник. – засмеялась Бездна. – Не видно здесь ничего. Хотя... если приглядеться...
- О. Кажется что-то есть – показал пальцем Вася – Что это?
- А ты присмотрись. Ну как? Похоже на пудинг?
- На вату похоже. На мягкую. Облако это, наверное. Огромадный ком мягкой ваты.
- Много ваты. – согласилась Бездна. – А может и восходящие потоки там есть.
- Может..- Вася вдруг осознал, что заглядывает в Бездну, а тело его, практически висит над ней под каким-то немыслимым углом. – О! А как это я? Так же не стоят.
- А это ты просто уже решился. – пояснила Бездна. – Только не шагнул еще. Я, по-честному, не понимаю - чего ты тянешь? Почему вы не приглашаете меня танцевать?
- Приглашаю. – засмеялся Вася, протянул руку и шагнул.
И в ушах Васиных заиграло Танго.
- А ты ничего. – похвалила Бездна. – Красиво двигаешься. Молодец.
- То ли еще будет! – закричал Вася. – Держись!
И танец стал Танцем.
- Уффф. Здорово! – сказал Вася. – А теперь – вата.
Вася раскинул руки и повернулся спиной к облаку.
- Облако это, Вась. – тихо сказала Бездна – Откуда здесь вата?
- А плевать. – беспечно сказал Вася. – Смотри чего сейчас будет..
Вася пробил облако, отрастил два крыла и на бреющем полете облетел небольшое голубое озеро.
- Красотаа! – закричал он. – Я тут главный, я!! Эххх. Жаль не видит никто. А почему, собственно, никто? Кто здесь Демиург, а? Должны увидеть!
И тотчас увидел палатку на берегу, костер и детей вокруг костра, наблюдающих за Васиным полетом.
- Ну что, пацаны?! – засмеялся Вася – Круто, да?
- Ишь как орет. – сказал один из пацанов.
- Ага. Как будто смеется. – согласился другой.
- Альбатрос. Дурная птица. – пожал плечами самый старший и подбросил веток в костер.

(С) frumich

TauluSoft.narod.ru